В лапах нежных и сильных столетнего Дуба
Под лучами, что ласково грели листву
Отливая на солнце бочком изумрудным
Кроха-желудь - сынок - льнул с любовью к Отцу.
Как велик был Отец! Толстый ствол в семь обхватов
Силой грубой своей твердо в землю врастал.
И корнями вращая под ней, как лопатой,
Он огромные камни упорно сдвигал.
Поднимал кроха-желудь головку смешную,
И беретик боясь с с головы потерять
На Отцовскую крону большую густую
Он часами смотрел, забывая дышать.
Крона громко шумела, ветвями качаясь,
И бесстрашно встречала снега и ветра.
В поднебесные дали она упиралась,
И казалось, что спят на ветвях облака.
\"Быть как Папа хочу я высоким и сильным,
Чтобы ветер играл в моих листьях весной,
Чтобы путник уставший садился в бессилии,
Оперевшись об ствол, говорил бы со мной\"
Чтоб влюбленные тени заветной искали
И чтоб я от людей их надежно сокрыл,
Чтоб кусочек сердец они здесь оставляли
Чтоб поэта стихи я писать вдохновил.
Чтоб художник меня рисовал на полотнах,
Улыбаясь смотрел на картину свою,
Чтоб детишки шалаш мастерили охотно,
И карабкались вверх по большому стволу.
Чтобы я, как мой Папа, служил бы привалом
Для тех птиц, что на юг косяками летят.
Чтоб я осенью листьями, как одеялом,
Укрывал у подножия семейство опят.
Чтобы дятел стучал высоко на верхушке,
И птенцы копошились в уютном гнезде,
По утрам чтоб года куковала кукушка,
Суетливые белки чтоб жили в дупле.
Чтобы я , как Отец, мог выдерживать бури,
И стоял не ломаясь под шапкой снегов,
Чтобы черные грозы меня не согнули,
Чтоб я к бедам, как Папа, всегда был готов! \"
Вот так желудь - малыш думал честно, наивно...
А осенняя кисть за работу взялась...
Она каждый дубовый листок золотила,
И косыми дождями на Дуб пролилась.
В серый пасмурный день за Отцовскую ветку
Ухватился малыш, от испуга дрожа
Но Отец позволял бушевать злому ветру,
И уже в этот день не обнял малыша.
Оторвал его ветер жестоко и грубо
Между веток Отцовских, хлестая, кружил.
А потом у подножия отцовского Дуба
В грязь поглубже втоптал и дождями залил.
Там, в холодной земле, в темноте злой промокшей
Безутешно рыдал кроха-желудь - сынок
Одинокий, испуганный, жалкий, продрогший,
Почему так случилось - понять он не мог.
Рос у самого солнца - и в грязь опустился,
Был любимым, родным - и вдруг стал сиротой
Почему Дуб-Отец на него разозлился,
И Отцовские руки сменились тюрьмой?
А земля черной массой давила, давила,
Поливала холодным и частым дождем,
И сугробы большие зима наносила
И душила безжалостно градом и льдом.
Он устал задавать своей жизни вопросы,
Он от боли устал, больше не было сил.
Отвалился беретик, закончились слезы...
И коричневый бок давно треснул и гнил
Каждый миг в муках тела и сердца страдая
Был уверен в своем очевидном конце,
Но любовью к Отцу беззаветно пылая,
Вспоминал, как он жался к Отцовской руке
***
Что-то треснуло громко и насквозь пронзило,
Что-то рвало внутри...как стальное копье...
Стало страшно и больно... \"Ну вот и убило...\"-
Думал желудь- малыш устремляясь в ничто...
***
От тепла и уюта он тихо проснулся,
И увидел ковер из зеленой травы,
Луч забытого солнца к нему прикоснулся,
Ветер песню принес о приходе весны.
Кроха-желудь не веря, что в жизни есть чудо
Со слезами головку поднял в небеса
И величие Папы - огромного Дуба
Вдруг во всей своей Славе предстало глазам!
- Папа! Где же ты был? Я страдал так и плакал!
Я почти умирал. Я был так одинок!
- Я все знаю, сынок, ведь я был с тобой рядом!
И теперь ты не желудь! Ты - юный дубок!
Ты расти, сил тихонько теперь набирайся!
Будут разные дни. Будет солнце и дождь.
Ты, малыш, ничего не страшись, не пугайся.
Я всегда буду рядом, чтоб сыну помочь :)
Будут бури и ветры, к земле ты склонишься,
Будешь сломлен не раз сумасшедшей грозой
И, возможно, не раз с этой жизнью простишься,
Но запомни, сынок: Папа - рядом с тобой!
Я тебя подниму, если падать ты станешь,
Я тебя поддержу, если ветры ревут.
Но ты будешь расти каждый день, и узнаешь
Чтоб быть дубом - пройти непростой надо путь.
***
И дубок, соком новым внутри наливаясь,
в свою прошлую жизнь по-другом смотрел.
К небесам голубым, как Отец, устремляясь,
По-другому теперь стать \"как Папа\" хотел:
\" Быть как папа хочу я высоким и сильным,
Чтобы ветер играл в моих листьях весной,
Чтобы путник уставший садился в бессилии,
Оперевшись об ствол, говорил бы со мной...
Чтоб влюбленные тени заветной искали
И чтоб я от людей их надежно сокрыл,
Чтоб кусочек сердец они здесь оставляли
Чтоб поэта стихи я писать вдохновил.
Чтоб художник меня рисовал на полотнах,
Улыбаясь смотрел на картину свою,
Чтоб детишки шалаш мастерили охотно,
И карабкались вверх по большому стволу
Чтобы я, как мой Папа, служил бы привалом
Для тех птиц, что на юг косяками летят.
Чтоб я осенью листьями, как одеялом,
Укрывал у подножия семейство опят.
Чтобы дятел стучал высоко на верхушке,
И птенцы копошились в уютном гнезде,
По утрам чтоб года куковала кукушка,
Суетливые белки чтоб жили в дупле.
Чтобы я , как Отец, мог выдерживать бури,
И стоял не ломаясь под шапкой снегов,
Чтобы черные грозы меня не согнули,
Чтоб я к бедам, как Папа, всегда был готов! \"
И смотрел на Отца благодарно, покорно
И к большому стволу льнул с любовью дубок
И на сердце всегда становилось спокойно
Когда слышал родное: \"Ты будешь, сынок!\"
29/10/2014
Elena Stoykova-McEachern
Дорогие читатели! Не скупитесь на ваши отзывы,
замечания, рецензии, пожелания авторам. И не забудьте дать
оценку произведению, которое вы прочитали - это помогает авторам
совершенствовать свои творческие способности
2) Огненная любовь вечного несгорания. 2002г. - Сергей Дегтярь Это второе стихотворение, посвящённое Ирине Григорьевой. Оно является как бы продолжением первого стихотворения "Красавица и Чудовище", но уже даёт знать о себе как о серьёзном в намерении и чувствах авторе. Платоническая любовь начинала показывать и проявлять свои чувства и одновременно звала объект к взаимным целям в жизни и пути служения. Ей было 27-28 лет и меня удивляло, почему она до сих пор ни за кого не вышла замуж. Я думал о ней как о самом святом человеке, с которым хочу разделить свою судьбу, но, она не проявляла ко мне ни малейшей заинтересованности. Церковь была большая (приблизительно 400 чел.) и люди в основном не знали своих соприхожан. Знались только на домашних группах по районам и кварталам Луганска. Средоточием жизни была только церковь, в которой пастор играл самую важную роль в душе каждого члена общины. Я себя чувствовал чужим в церкви и не нужным. А если нужным, то только для того, чтобы сдавать десятины, посещать служения и домашние группы, покупать печенье и чай для совместных встреч. Основное внимание уделялось влиятельным бизнесменам и прославлению их деятельности; слово пастора должно было приниматься как от самого Господа Бога, спорить с которым не рекомендовалось. Тотальный контроль над сознанием, жизнь чужой волей и амбициями изматывали мою душу. Я искал своё предназначение и не видел его ни в чём. Единственное, что мне необходимо было - это добрые и взаимоискренние отношения человека с человеком, но таких людей, как правило было немного. Приходилось мне проявлять эти качества, что делало меня не совсем понятным для церковных отношений по уставу. Ирина в это время была лидером евангелизационного служения и простая человеческая простота ей видимо была противопоказана. Она носила титул важного служителя, поэтому, видимо, простые не церковные отношения её никогда не устраивали. Фальш, догматическая закостенелость, сухость и фанатичная религиозность были вполне оправданными "человеческими" качествами служителя, далёкого от своих церковных собратьев. Может я так воспринимал раньше, но, это отчуждало меня постепенно от желания служить так как проповедовали в церкви.